Четвертичный период, особенно его ближняя к нам эпоха, был также временем резких изменений климата. И не удивительно — то была эпоха ледников. Ученые не могут пока однозначно объяснить причины появления и смены ледниковых периодов. Наиболее популярная гипотеза, предложенная Миланковичем, связывает их с изменениями в наклоне земной оси и в эксцентричности (большей или меньшей вытянутости) земной орбиты. В любом случае, известно (эти данные получены при исследовании глубинных проб льда в Гренландии), что ледниковые периоды сменяли друг друга с определенной периодичностью, разделенные межледниковыми потеплениями, что таких грандиозных чередований было не менее двадцати и что в ходе этих перемен Земля из «ледяного дома» превращалась буквально в «теплицу», а затем снова в «ледяной дом», причем порой это происходило очень быстро, даже по человеческим масштабам. В некоторых случаях средняя температура менялась на целых 7 градусов Цельсия за какие-нибудь считанные десятилетия! Это поистине чудовищные перепады. Для сравнения можно указать, что за все сто лет (!) нынешнего «глобального потепления» средняя температура на нашей планете повысилась всего на 0,75 градуса Цельсия. Как ни странно, растительный и животный мир Америки и Евразии сумел приспособиться к этим климатическим переменам. Во всяком случае, добытые палеонтологами факты свидетельствуют, что за все время резких межледниковых потеплений вымерло лишь несколько видов животных. Когда ледники наступали, животные и растения отступали на юг, когда лед отступал, они перемещались обратно на север. Затем, однако, произошло нечто необычное и загадочное. Последний ледниковый период достиг апогея примерно двадцать тысяч лет назад. В это время ледники покрывали всю Канаду и северную часть нынешних Соединенных Штатов. Затем они начали в очередной и покамест последний раз отступать и достигли своей нынешней границы около 13 тысяч лет назад . Но на сей раз по всей Америке (а также частично по северной Евразии) прокатилась волна вымирания. Волна эта кончилась так же внезапно, как началась, но ее результатом было исчезновение многих десятков биологических видов, и притом довольно быстрое, как мы уже говорили, исчезновение. В основном это были млекопитающие, представители крупных животных видов (так называемая мегафауна), весом более ста фунтов (порядка 44 килограммов), хотя среди исчезнувших были также некоторые виды птиц и пресмыкающихся. В одной лишь Северной Америке вымерли — причем, как показывают результаты радиоуглеродного анализа, всего за каких-нибудь сто лет — все мастодонты, большие саблезубые кошки, несколько разновидностей гигантских ленивцев, американские лошади (!), американские львы и американские верблюды (были, оказывается, и такие), а еще через пятьсот лет — и тоже на протяжении одного столетия — исчезли все до единого волосатые мамонты. В Южной Америке с такой же скоростью исчезли мастодонты, гигантские ленивцы и множество видов гигантских грызунов, размером с человека. В общей сложности в Южной, Центральной и Северной Америке вымерло около 130 видов, причем три четверти из них относились к мегафауне. Сведения по Евразии не столь точны и, в любом случае, не столь драматичны, но известно, что там тоже вымерли некоторые виды крупных животных. Прежде всего мамонты, причем примерно в то же время — около 13 тысяч лет назад. О масштабах этого вымирания говорит тот факт, что за 250 лет (до 1913 года) жители Сибири нашли — и продали перекупщикам — почти пятьдесят тысяч (!) мамонтовых бивней; в некоторых случаях в одном и том же месте обнаруживались останки ста и более мамонтов, погибших одновременно. Но все это относится лишь к северной части евразийского континента; в его южной части былое многообразие фауны сохранилось практически без изменений, и то же самое имело место в Африке. Любопытно, что на прилегающих к американскому континенту островах Карибского моря многие из крупных животных сохранялись еще тысячелетия и окончательно исчезли лишь 5-6 тысяч лет назад. Но именно 5-6 тысяч лет назад на этих островах впервые появились люди. Фауну Австралии постигла такая же судьба: четыре выживших вида крупных кенгуру — вот и все, что осталось от некогда многообразной австралийской мегафауны. Заметим, что это ее исчезновение нельзя объяснить наличием каких-то особенно крупных и быстрых хищников — хищники-млекопитающие в Австралии насчитывали всего два вида (леопард и сумчатый волк), а хищники-пресмыкающиеся — всего один (гигантская ящерица, тоже ныне вымершая). Исчезновение австралийской мегафауны тоже имело характер биологической катастрофы, то есть быстрого и массового вымирания, только происходило оно задолго до американской — 50 — 60 тысяч лет назад. Но вот что интересно: если раньше считалось, что современный человек, гомо сапиенс, появился на австралийском континенте не раньше 20 — 40 тысяч лет назад, так что исчезновение местной мегафауны никак нельзя было объяснить его приходом, то в самое последнее время в Австралии обнаружены остатки гоминидов, насчитывающие именно 50 — 60 тысяч лет, что как раз совпадает (в рамках палеонтологической точности) со временем катастрофы. Та же ситуация характерна для другого изолированного участка суши — лежащего к северу от берегов Евразии острова Врангель. Тамошние мамонты пережили своих американских и сибирских сородичей на добрых десять тысяч лет: судя по данным палеонтологических находок, последнее стадо островных мамонтов погибло 3700 лет тому назад. Известно также, что первые люди пришли на остров лишь 500 лет спустя. Но эта разница настолько мала (опять же в рамках палеонтологической точности), что стоит палеонтологам обнаружить на острове хотя бы одну чуть более древнюю человеческую стоянку или останки хотя бы одного менее древнего мамонта (а это, разумеется, отнюдь не исключено), чтобы время исчезновения мамонтов совпало со временем появления там первых людей. Все эти «совпадения» указывают, таким образом, в одну и ту же сторону: в большинстве случаев (хотя, подчеркнем, не во всех) мамонты и другие крупные древние животные исчезли там и тогда, куда и когда приходили первые люди. Вывод, казалось бы, напрашивается сам собой: «после того — значит вследствие того», то есть появление людей как раз и было причиной исчезновения всех этих животных. Именно это и утверждает первая из перечисленных выше гипотез. Она видит историю этой биологической катастрофы следующим образом. Когда первые, еще одетые в шкуры люди пришли на оттаявшие земли Северной Америки и Сибири, мамонтов и других крупных животных там было так много, а убивать их (с помощью копий и массовых облав) было так легко, что развился обычай брать только лучшее мясо, убивая для этого куда больше, чем нужно было просто для выживания. Изобилие мяса вело к быстрому росту численности охотничьих коллективов — примерно на три процента в год, как это происходит и сегодня во всех случаях, когда пища в изобилии и жизнь относительно легка. Быстрый рост численности людей столь же быстро приводил к истреблению всех крупных животных в ближайших окрестностях и понуждал охотников перемещаться дальше на юг (в Сибири — скорее на север), все так же уничтожая всю крупную живность на своем пути. По оценкам ученых, пришельцы перемещались в среднем на 350 километров за одно поколение, и в Америке им потребовалось всего 500 лет, чтобы достичь южной оконечности континента. Это продвижение имело характер не столько освоения новых земель, сколько своего рода «блицкрига», результаты которого были одинаково драматичны и для животных, и для людей. Первые практически исчезли с лица континента, а вторые, по мере исчезновения обильной пищи, вынуждены были бороться за немногие оставшиеся охотничьи территории. Это привело к появлению воинствующих племен, которые впоследствии, когда легкодоступная мясная пища окончательно иссякла, стали переходить к поискам съедобных растений, а под конец — к их целенаправленному выращиванию, то есть к оседлому, земледельческому образу жизни. В этой теории «блицкрига» есть несколько спорных мест. Вот первая трудность. Как объяснить сохранение биологического разнообразия в Африке и Южной Азии, и в Европе? Этому факту предлагается следующее объяснение. В Африке люди появились (сформировались) уже при наличии там разнообразной фауны, и тамошние животные знали повадки первых охотников, что и позволило им избежать участи их доверчивых и беззащитных сородичей в Северной Америке и Северной Евразии. Кроме того, в Африке у первых охотников были грозные соперники в лице крупных хищников (львов, леопардов и т.п.), так что, возможно, гоминиды там поначалу и вообще не столько охотились, сколько подбирали за хищниками брошенные ими остатки. Поэтому в южные регионы Азии и Европы первые люди пришли с еще не сформировавшимися навыками охоты, и поэтому тамошние животные тоже имели время адаптироваться к новой угрозе в виде вооруженных примитивными копьями людей. А вот Австралия, Северная Евразия и Америка были колонизованы уже вполне современными людьми, что и создало возможность «блицкрига». Другая трудность связана с предположением, что охотники были способны относительно быстро (по 200 — 300 километров за поколение) перемещаться вслед за дичью. Такое перемещение, как мы уже говорили выше, могло быть вызвано быстрым ростом численности охотничьих коллективов и отсюда — возрастающей потребностью в мясе. Но быстрый рост численности требует появления большого числа детей, и тут неизбежно возникает проблема «стоимости» этих детей. Охотники могут выбрать одну из двух стратегий: либо перемещать свою стоянку достаточно часто, преследуя легкую и обильную добычу, но тогда им придется тащить с собой своих многочисленных детей, либо подолгу оставаться на одном месте, но тогда они были вынуждены все дальше и дальше уходить в поисках редеющей добычи и затем тащить ее домой на все большее и большее расстояние. Какая из этих стратегий выгодней? Может статься, что вторая, и тогда теория «блицкрига» окажется несостоятельной. Один из создателей этой теории, профессор Аризонского университета Поль Мартин посвятил этой проблеме специальное исследование. Он разработал модель, учитывающую вес, переносимый родителями, расстояние, на которое этот вес переносится, и частоту таких «затрат», а затем сравнил суммарные затраты за достаточно большой промежуток времени в случае каждой из указанных выше стратегий и множества других, промежуточных. П. Мартин пишет, что его расчеты привели к весьма нетривиальному результату, а именно: оказалось, что чем чаще перемещается стоянка, тем «дешевле» становится выращивать детей. Основной причиной такой закономерности, по его словам, является неприметный на первый взгляд фактор добавочных затрат: чем дольше стоянка остается на одном месте, тем больше расстояние, на которое ее нужно очередной раз перемещать. Стало быть, быстрое перемещение первобытных американских охотников минимизировало затраты на детей и позволяло иметь достаточно многодетные семьи. А это, в свою очередь, еще более поощряло быстрое перемещение и быстрое истребление добычи на своем пути, то есть «блицкриг». Сторонники «климатической» гипотезы исчезновения американской мегафауны описывают ту же историю иначе. По их убеждению, все объясняется резким изменением климата в начале последнего потепления, 13 тысяч лет назад. Любопытно, однако, что самым важным в этом объяснении является не слово «потепление», что первым приходит каждому на ум, а слово «резкий». «Результат (то есть вымирание многих видов), — пишут глашатаи «климатической» гипотезы Э. Линелиус и Р. Грэм, — был бы тем же самым при любом направлении изменений — в сторону холода или жары, влажности или сухости». По их мнению, главным было нарушение прежнего экологического равновесия, сложившегося на протяжении предшествующего миллиона лет. В прежние ледниковые и межледниковые эпохи, считают они, лета и зимы не очень различались по температуре, и сезоны не были выражены столь ярко. Это позволяло многим «климатически несовместимым» биологическим видам сосуществовать на одной и той же территории. Отступление ледников в конце плейстоцена привело к четко выраженной «сезонности» климата с ее перепадами летних и зимних температур и осадков, а именно эти факторы, утверждают Линелиус и Грэм, определяют географическое размещение разных видов: летняя жара обусловливает крайнюю южную границу распространения привыкших к холоду видов, а холода останавливают продвижение на север теплолюбивых. Поэтому резкие климатические изменения (появление «сезонности»), сопровождавшие последнее отступление ледников, неизбежно должны были вызвать смещение теплолюбивых видов на юг, а холоднолюбивых на север, что в целом должно было разрушить прежние климатически несовместимые («дисгармоничные») коллективы. В этих условиях некоторые виды, лишившись привычного окружения (часть которого должна была составлять их пищу), попросту вымерли. Доказательство правоты своей гипотезы авторы видят в том, что области существования многих современных видов, которые явно сформировались как составные части одного и того же «экологического коллектива» в ледниковую эпоху, сегодня даже не перекрываются — стало быть, они действительно переместились на заметные расстояния друг от друга. Но противники «климатической теории» спрашивают: почему становление сезонности повлияло столь избирательно, только на определенные виды и в основном на крупных млекопитающих? И на этот вопрос у «климатической теории» нет сегодня убедительного ответа. Поэтому некоторые из них готовы признать, что определенную роль в исчезновении американской мегафауны могли играть и первобытные охотники. В таком «комбинированном» виде объяснение биологической катастрофы, произошедшей на американском континенте 13 тысяч лет назад, становится, казалось бы, неуязвимым, поскольку учитывает всю совокупность известных фактов и дает им всем единственно возможное объяснение. Тем не менее несколько лет назад нашлись ученые, которые и в этом объяснении обнаружили очередную «щель». Почему, вопросили они, вымирание затронуло одни места и не затронуло другие? Почему следы массового истребления мамонтов обнаруживаются не повсеместно, а лишь в определенных точках континента? Да и как могли плохо вооруженные, слабые и немногочисленные «первые американцы» за каких-нибудь 500 лет полностью уничтожить многомиллионное поголовье мамонтов, мастодонтов и т.д. на огромном материке, тогда как их потомки, куда более многочисленные и технически оснащенные, не совершили ничего подобного за последующие 13 тысяч лет? Если же этим первобытным охотникам помогали, как утверждают, климатические изменения, то почему эти изменения помогали так выборочно? Почему разрушались лишь те «экологические коллективы» , которые состояли именно из крупных млекопитающих, и не разделили их участи другие коллективы, включавшие другие живые существа? По мнению профессоров Престона Маркса и Росса Мак-Фи, процесс исчезновения древней мегафауны на американском и других континентах более всего напоминает совершенно иной тип катастрофы, а именно — эпидемию. Прежние исследователи, говорят эти авторы, правильно подметили, что катастрофа сопровождала появление в том или ином месте первых людей, но дали этому факту неправильное толкование. Люди действительно уничтожили всю эту мегафауну, но не копьем, а вирусом. Даже судя по стремительности уничтожения супервирусом, то есть таким патогеном, который крайне быстро передавался в коллективе животных и столь же быстро их убивал, — что-то вроде современных вирусов СПИДа или «Эболы». Первые люди могли принести этот вирус с собой, постепенно, ценой многих жертв, выработав резистентность к нему. Но животные новых мест такой резистентностью не обладали, и если вирус был способен «перепрыгивать» с людей на определенных животных (как это — в обратном направлении — сделал в наши дни вирус СПИДа), то массовая гибель целых видов была в этих условиях неизбежна. Но почему это были только виды крупных животных? Потому, отвечают Маркс и Мак-Фи, что малые млекопитающие имеют более высокую скорость репродукции и более короткий период кормления детенышей и, стало быть, могли быстрее возмещать свои потери от вируса. Авторы новой гипотезы не могут пока указать, какой именно вирус мог вызвать такие эпидемии, но надеются обнаружить его следы с помощью тщательного и детального изучения ДНК останков мамонтов. А вот японские ученые Казуфуми Гото и Акира Иритани надеются на еще большее. Они рассчитывают, что в каком-то хорошо сохранившемся древнем мамонте, раскопанном в Америке или Сибири, удастся обнаружить уцелевшую и жизнеспособную «мамонтову ДНК», и тогда они смогут с ее помощью «клонировать» живого мамонта! В связи со всеми этими надеждами будет уместней всего заключить нашу статью сообщением газеты «Вашингтон пост» о полностью уцелевшем мамонте, замерзший труп которого был найден семьей сибиряков Ярковых в полярной тундре на полуострове Таймыр. 23-тонный кусок льда с вмерзшим в него «мамонтом Ярковых» был доставлен вертолетом в г. Хатангу, где французские и российские ученые под руководством американского ученого Агенброда предполагают начать детальное изучение находки, предварительно разморозив останки миллиметр за миллиметром. «Мамонт Ярковых» значительно древнее плейстоценской катастрофы — возраст останков оценен голландскими специалистами в 20 тысяч лет. Возраст самого мамонта (самца весом 6-8 тонн и высотой 3,5 метра) во время гибели составлял, по мнению тех же специалистов, 47 — 49 лет, так что нельзя думать, что он умер от дряхлости. Как заявил Агенброд, причиной смерти животного была скорее всего болезнь, и потому «можно надеяться найти в его внутренних органах следы вируса». В дальней перспективе, после полного изучения мамонта (но не раньше, чем через три года), ученые намерены предпринять беспрецедентный эксперимент по его «воскрешению», искусственно осеменив его размороженной спермой слоновью яйцеклетку. Слоны являются «двоюродными братьями» мамонтов и, хотя их клетки насчитывают 56 хромосом, а не 58, как у мамонтов, генетически отличаются от них не более чем на 5 процентов, так что осеменение имеет некоторые реальные шансы на успех. Если такой успех будет действительно достигнут, еще через два года, говорят французские специалисты, можно будет ожидать рождения первого за последние 13 тысяч лет мамонта, прямого потомка тех волосатых гигантов, которые, появившись в Африке 3-4 миллиона лет назад, долгие миллионолетия населяли затем просторы Северной Азии, Европы и Америки вплоть до своего загадочного и полного исчезновения в конце плейстоценовой эпохи.