За пределами вероятного. Исповедь мага

Мир вам, да продлятся ваши дни под этим солнцем. Не знаю, зачем адресую это вам, да и зачем пишу вообще. Видимо, это воля Провидения. Может быть, мне просто станет легче, если я выскажусь хоть кому-нибудь. Я сильно рискую, отправляя это письмо. Можно сказать, подписываю себе смертный приговор. Но мое состояние уже таково, что я стал равнодушен к смерти. Наверное, я просто слишком устал. Ave, Caesar, morituri te salutant! Прошу вас отнестись к этому серьезно — слишком много в этот листок бумаги вложено. Я буду пользоваться общеупотребительными терминами, хотя мы называем все эти вещи по-другому. Так вам будет проще. На мысль написать вам меня натолкнули те объявления, что регулярно печатаются в конце вашей газеты. В них наивные простаки просят научить их искусству магии, обещая быть «прилежными учениками» и т.д. Мне не хотелось бы, чтобы у людей сложилось мнение о магии как о легкой дороге к счастью и могуществу. Поймите, этот мир устроен так, что в нем ничто не дается даром. Некоторое время я находился в размышлении, как лучше довести это до вашего сознания, и пришел к выводу, что лучшего довода, чем моя собственная история, не найти. Мой учитель нашел меня, когда мне было 13 лет. Как раз в то время, когда происходит становление человека, когда он определяет свой дальнейший путь, зачастую сам не ведая об этом. После – несложных тестов он понял, что я ему подхожу. Он почему-то внушал мне доверие, потом я понял, почему. Мне не хватало цели, которой я бы мог посвятить себя, к которой стоило бы приложить мои способности. Такой целью стало желание овладеть всем тем, что учитель показал мне в начале обучения. Я отдавал самосовершенствованию в этом плане все свое свободное время. Лучшего ученика, вероятно, трудно было бы найти. Основу магии составляют ее Законы, которые надлежит выполнять всем магам независимо от происхождения, цветовой принадлежности и уровня мастерства. Третий Закон гласит: никто из магов, никогда, нигде, ни под каким видом не должен открывать себя кому бы то ни было. Отсюда простая истина: все те, кто во всеуслышание заявляет о том, что они-де колдуны и маги, на самом деле не являются таковыми. Потому что наказание за нарушение любого из Законов — смерть, а иногда и кое-что похуже. Исключение из Третьего Закона составляют лишь комбинации учитель-ученик и маг-маг. Но второе бывает редко — за исключением особых случаев, мы предпочитаем не общаться между собой… Стержень прикладного аспекта магии — заклинания. Это длинные, не имеющие смысла ни на одном земном языке словосочетания. Никто из нас не знает, каков механизм их действия. Но факт, что эти звуки оказывают совершенно определенное влияние на реальные веди. Некоторые из заклинаний эффективны лишь в определенный момент времени — время года, расположение планет, часть суток, или же в том или ином месте. Иногда необходимо принять определенную позу, чаще всего сложить в хитрую фигуру пальцы. Неправильное произнесение текста заклинания чревато. В лучшем случае оно просто не сработает, в худшем последствия бывают ужасными. Считается, что заклинания — остатки некой легендарной Древней Речи, но еще никому, кроме меня, не удавалось отыскать в них закономерности, даже с использованием современной вычислительной техники. Несколько смельчаков, попытавшихся составить и произнести свои тексты, плохо кончили. Один из них был мой учитель… Таким образом, квалификация мага в значительной степени зависит от того, насколько много он знает заклинаний и насколько быстро он ориентируется в возможности их применения. Это я усвоил быстро. И зубрил до обморока, пока не натренировал свою память. Чем дольше я занимался магией, тем больше замечал за собой странностей. Некоторые из них были приятны: на физкультуре я без труда стал обгонять спортсменов-одноклассников, ничуть не запыхаясь при этом. Мелкие ссадины и царапины заживали на мне мгновенно. По желанию мог долго не спать, оставаясь при этом бодрым. Как-то раз сунул голову в воду и засек время. Когда почувствовал первые признаки удушья, вылез и посмотрел на часы — шла шестая минута… А по-настоящему поверил в себя, когда упал с четвертого этажа и отделался парой ушибов. Однако стали возникать и проблемы. Я стал плохо выносить прямой солнечный свет и жару. Однажды мы с компанией одноклассников решили пойти в православную церковь. Чем ближе мы подходили, тем хуже я себя чувствовал. Накатили головная боль, тошнота, внезапная слабость. Стало трудно дышать, каждый сустав жгло и выворачивало. Чем ближе мы подходили, тем хуже мне становилось. А когда свет с одного из крестов, ярко вспыхнув, ослепил меня, я с хрипом закричал от непонятного ужаса, повернулся и побежал… И — зеркала. Я перестал отражаться в них. Мне приходилось постоянно избегать их, а они подстерегали меня всюду: дома, в магазинах, в примерочных, на школьных стенах, везде! Это просто был кошмар. Мне некуда было от них деться. Неудивительно, что я с особым рвением постигал искусство построения иллюзий. Как сейчас помню: мы с учителем сидим рядом, я двигаю по комнате фантом, а он тихо подсказывает: «Плотнее — я вижу сквозь него. Не забывай — звук, цвет, запах, осязание, вкус… Так… Тень, ты забыл тень! Стоп, я опять сквозь него вижу — не теряй концентрации». И так изо дня в день, но зато вскоре я свободно проходил мимо зеркал, краем глаза гордо наблюдая свое отражение, которое являлось чисто плодом моих стараний. Впоследствии я настолько натренировался, что мне ничего не стоило двигать одновременно несколько фантомов сразу. И с церквами я тоже разобрался. Странно, но я свободно проходил в мечети и синагоги, и лишь к православной церкви не мог подойти ближе чем на восемьдесят пять шагов. Первый раз по-настоящему я применил свои знания так. В нашем классе был один отвратительный тип, который постоянно доводил меня. С 6-го по 10-й класс, каждый учебный день. Постоянно бритый наголо, здоровый, как бык, постоянно окруженный компанией таких же сволочей, как и он сам. С приближением выпускного вечера я узнал, что он намерен на нем сделать мне какую-то особенную гадость. Дожидаться я этого не стал. Мне удалось достать несколько волос с его головы, а также некоторые другие ингредиенты. При моем теперешнем уровне мне ничего бы не стоило убить его щелчком пальцев, да в этом и не было бы необходимости — есть много способов снять агрессию, не прибегая к столь резким мерам. Но тогда я этого не знал, а кроме того, меня обуревало бешенство. Самым трудным делом было достать кровь девственницы, вообще достать кровь всегда трудно. Я решил эту проблему, чуть порезав руку спящей младшей сестры. И вот, погрузив обе руки в отвратительное на вид, ощущение и запах варево, изо всех сил стараясь не сбиться, я прочитал одно из немногих известных мне тогда заклинаний, приносящих смертельный вред. Когда закончил, то пот стекал у меня ручейками по лицу, а ощущения были, как после дня хорошей работы. До такой степени я боялся ошибиться. На следующий день он в школу не пришел. И на следующий. Это был кайф — не ожидать все время внезапной подлости. А потом нам с прискорбием сообщили, что наш одноклассник безвременно скончался от сердечного приступа. Полагаю, никто не сожалел о нем, все вздохнули свободней, даже его дружки. Я мог гордиться делом рук своих. Одно лишь омрачало мой успех — как отнесется к этому учитель? Я ожидал нагоняя, осуждения, словом — отрицательной реакции. Однако он лишь как-то особенно пристально посмотрел не меня своими ледяными, ничего не выражающими глазами и сказал только: «Хорошая работа. Однако ты использовал слишком сложную форму. Давай разберем, как это можно было сделать быстрее, проще и лучше». И мы разобрали. В мире, как выяснилось, известно не менее нескольких десятков способов убийства, и это еще по идее не предел. Что же касается глаз, то они у всех магов такие — пустые, холодные, ничего не выражающие. Это профессиональная черта. По глазам при нужных навыках можно читать все, вплоть до затаенных мыслей. Поэтому важно, чтобы в них ничего нельзя было прочесть. Особенно это важно в сапиене — поединке мага один на один с собратом по ремеслу. Такое хоть и редко, но случается. Один из последних разделов, которые я усваивал под руководством учителя, был именно сапиен. На тренировке это выглядит так: двое сидят друг против друга, один начинает говорить заклинание, имеющее целью отправить другого в мир иной. Задача второго: определить заклинание до его окончания и, произнеся отражающее, самому перейти в атаку. Не раз я опрокидывался навзничь, хватая ртом воздух, с хлещущей из носа кровью, а учитель медленно цедил: «Плохо. Давай еще раз». Было трудно, но зато потом мне это ой как пригодилось. Тяжело в учении — тяжело в бою, зато остаешься живой. Non licet in bello bis peccare… На практике же это куда жестче — заклинания произносятся мысленно и очень быстро, угадать их нужно по глазам, а ставка в поединке не расквашенный нос, а жизнь… Время шло. Я закончил школу, поступил в вуз. Проблем не было — я извлекал ответы на вопросы из голов самих господ экзаменаторов. С однокурсниками не сошелся, да и в школе у меня товарищей не было. Наконец однажды в сапиене я переиграл учителя и сбил его на пол. И тогда он сказал мне: «Ты готов к последнему уроку». И вечером, при свечах, в таинственной и торжественной обстановке учитель произнес слова, которые не забываются, примерно следующее: «Я многому научил тебя — даже большему, чем собирался. Но все это составляет поверхностный уровень истинной магии. Сейчас я передам в твои руки немногие из Великих Заклинаний, что знаю сам: Превращения, Отражения и другие. Но помни: Ты не должен изменять ни одного камня, ни одной песчинки, пока не узнаешь наверняка всех последствий своих действий, хороших и плохих. Все находится в равновесии. Человек, обладающий способностью Превращения и Создания, может нарушить это равновесие. Эта сила опасна, очень опасна. Ее применение требует больших знаний. Ею можно пользоваться только в случае крайней необходимости. Ведь свет отбрасывает тень…» И я запомнил их — две сотни слов, большинство из которых так никогда и не произнес. Превращение и Создание, вызывание духов и обращение к Невидимому и многое другое, чему нет аналога в обычном языке. «Прощай, — сказал он затем. — До остального дойдешь сам, дальше — твоя Дорога… Я больше не нужен тебе». Когда я попытался возразить, он остановил меня движением руки и, глядя не на меня, а куда-то в мою сторону, сказал тихо и твердо: «Не возомни чего-нибудь насчет привязанности. Я абсолютно равнодушен к тебе. Я занимался с тобой только потому, что таков Четвертый Закон», — и поднялся. Поднялся и я. «Дайхард…» — сказал он и исчез. «Дайхард», — почти беззвучно откликнулся я, но его уже не было. Больше я его никогда не видел. Кстати, маги так всегда прощаются: «дайхард». По-английски это значит что-то вроде «умри тяжело». Но, полагаю, здесь иной смысл. Может быть, это даже и слово Древней Речи. У него много смыслов: и «пока», и «умри», а еще это слово обозначает число 729. С одной стороны, после ухода учителя я испытал сильный дискомфорт: теперь приходилось надеяться только на себя, никто не стоял рядом, готовый помочь, перехватить заклинание на себя. Некому стало подстраховать меня от Безымянных тварей, норовящих пролезть в наш мир при каждом сворачивающем пространство заклинании… Но, с другой стороны, мне была дана полная свобода. Никто и не контролировал меня. Неоткуда было ждать помощи, но неоткуда и осуждения. Власть развращает — но я противился этому изо всех сил. Забавлялся как мог. Помню, одним из любимых развлечений было, будучи невидимым, расхаживать по улицам и устраивать детские шалости вроде сбивания шляп или прицепления на спину какому-нибудь солидному мэну котенка сзади на пальто. Бросил я это занятие, когда меня сбил «КамАЗ» — нельзя винить водителя, я же был невидим, а он так ничего и не заметил, так, тряхнуло машину — и все. Я захрипел, завыл, теряя сознание от боли, катясь по асфальту, и тут меня еще переехала какая-то легковушка. В общем, пока я добрался до тротуара, меня еще пару раз здорово задели, я уже не видел, кто, — из-за застилавшей глаза крови. Пришлось провести несколько ужасных минут, которые показались мне вечностью, пока регенерировались ткани рта и я смог помочь парой слов своей живучести. Валяясь потом в жару дома, я зарекся от подобных забав и действительно оставил их. Родители мои, прекрасные и милые люди, не догадывались о моих знаниях. А после того урока я и вообще стал старательно избегать привлекать внимание к себе, стал тише и скромнее, изо всех сил скрывая свой интеллект и силу от окружающих. Иногда это было очень сложно — топтаться вместе со всеми вокруг сложной задачи, ясно видя – способов ее решения, некоторые из которых неизвестны самому профессору.

Зато я нашел другое увлечение — девушки. Мои сокурсники мучились, не зная, как закадрить девицу, а на мне они просто висели гирляндами. Это было несложно с технической точки зрения, тем более я никогда не пользовался такими грубыми приемами, как привораживание или замыкание системы обмена реципиента на себя. Все было куда проще, если знать кое-что по теории Внушения Доверия. Но однажды я нарвался на матрикат, и одного раза мне хватило, чтобы потом обходить за милю любую подозрительную девицу. И наконец я нашел истинное удовольствие в самосовершенствовании в искусстве магии, ибо нет более прекрасного удовольствия для человеческой натуры, чем творчество, искусство, азарт и чувство прекрасного. Развитой натуры, естественно. Тот, кто считает, что можно быть магом и не знать математики, думает неверно. Мне пришлось проштудировать великое множество книг по высшей математике и прикладной астрономии. Нужно всегда производить расчеты самому, не доверяя всем этим астрономическим календарям — в них всегда полно ошибок, из-за которых действие заклинания может быть прямо противоположным. Я это надежно запомнил… после одного случая. Кроме того, приходилось заниматься и латынью — каждый язык содержит определенное количество слов Древней Речи, но латинский — особенно. Затем пришлось расширить свои познания в области анатомии, биологии вообще, физики, химии и многих других наук. Мне катастрофически не хватало элементарных знаний, приходилось горько жалеть, что в школе упустил время. И еще приходилось все это наверстывать. Ad cogitantum et agendum homo natus est, и это воистину так. Иногда целыми днями, жмурясь, я просиживал на природе, вертя в руках какой-нибудь цветок, пытаясь проникнуть в его тайну, узнать его подлинное имя. Если знать подлинное имя предмета или человека, то власть над ним во много раз усиливается. Обычно это дело нескольких часов или дней, если речь идет об обычном человеке. И это практически невозможно, если этот человек — маг. Подлинное имя мага знают только трое — он сам, его учитель и Невидимый. Последнего можно не считать, значит, остаются двое… Я колесил по стране в поисках новых знаний, правдой и неправдой добывая их. Встречался со многими магами, и узнавал все новое — де в обмен на свое, а где силой, обманом или другим путем. Кое до чего доходил сам. Случались, конечно, и накладки, но редко. Тем не менее на спине у меня шрамы, которые не свести никаким заклинанием, а правый глаз мне приходилось уже раза два восстанавливать. Знания лежат везде — подходи и бери, нужно только увидеть. У одной деревенской бабки я нашел заклинание Трелистника, слова которого были составными частями бессмысленного текста на русском языке. Она лечила им вздутие у телок — ну, это все равно, что забивать микроскопом гвозди, не представляла себе ни Законов, ни Правил. Вопиющее невежество. Пару раз имел дело с людьми, не имеющими никакого понятия о магии, но с прекрасными, прямо-таки распирающими способностями к ней. Один из них, невысокий лысоватый человечек с водянистыми глазами, по профессии, кстати, страж порядка, то бишь милиционер, когда хотел чего-то добиться от человека, участливо спрашивал: «Что, родной, сердечко не болит?» И только родной раскрывал рот, чтобы послать доброжелателя подальше, как неожиданно замечал, что ему что-то очень больно в груди, слева, так что дыхнуть прямо страшно, и, как правило, сразу со всем соглашался. Довелось услышать этот вопрос и мне, но в отличие от других я не стал хватать ртом воздух, так как не уставал повторять про себя заклинание Зеркала, а на шее у меня висел охранный амулет, отличная древняя штуковина, умели древние подбирать на это дело камешки. Искусство, которое сейчас почти совсем утеряно. Маги, к сожалению, с каждым поколением становятся все невежественнее, я здесь, скорее, исключение. А как я добыл этот амулет — отдельная история, поведаю в другой раз как-нибудь… Встречался и с личностями с колоссальным самомнением, которые, зная первые четыре Закона, азы простейших направлений и пару-тройку приемов средней сложности, мнили себя чуть ли не владыками Вселенной. Таких я, как правило, оставлял в их наивном заблуждении… если они охотно делились со мной своими скудными познаниями. Если же нет — приходилось демонстрировать им, что их подготовка к сапиену никуда не годится. Тогда, после короткого, но бесцеремонного, а потому эффективного сеанса, они, как правило, выкладывали, что знали, как на исповеди… Семь слов, известных как Излом Сустава, развязывали языки даже заржавелым от шрамов таежным дедам. Я вовсе не был излишне жестоким — с умными людьми я всегда договаривался. Но и ангелом, как понятно, не был тоже — меня пытались убить, и я убивал, без сантиментов. Мне стоило некоторых усилий не поддаться соблазну полностью перейти на силовой метод разговора, более простой и быстрый. Впоследствии я научился извлекать нужную мне информацию, не прибегая к подобным методам. Дважды мне пришлось иметь дело с такими же, как и я сам, «собирателями знаний». С одним мы расстались, как лучшие друзья, после получаса взаимно бесплодных упражнений, а второй оставил мне те самые шрамы — пришлось мне испробовать Излом на себе, да… Тот парень был хорош, но вот не знал, что такое Черная Ладонь, и это стоило ему его места под этим солнцем. Короче, я отправил его к праотцам. Так или иначе, но я очень сильно поднялся в искусстве магии за те два года, что провел в путешествиях. Думаю, что превзошел своего учителя в момент расставания. Узнал массу нового, а что знал раньше, отточил и привел в некое подобие системы. И вот тогда я стал творить… Я был в тех местах, что называют параллельными мирами. Только мастерство и тренировка уберегли меня от жестоких травм психики, ибо там нет логики и цвета, пространства и времени, дыхания и сознания.

Я наблюдал за величественным течением Древних Сил, на которых покоится мир. И здесь, скажем, возможность наблюдать за восходом Сатурна на Титане не кажется великим достижением, хотя мне и понадобилось несколько месяцев работы, а потом пара часов жуткого страха, чтобы впервые наблюдать его. Но это действительно одна из прекраснейших картин в мире. Мои походы в Никуда имели и практическую сторону — я находил там новые заклинания, еще более усиливающие мой арсенал, и он постоянно обогащался, вызывая, в свою очередь, новые потоки секретных слов, и так далее. Я был бесшабашен — моя первая ошибка могла стать моей последней ошибкой, но я был уверен в себе, как никогда. Случались и досадные эпизоды, отрывавшие меня от моих изысканий. Мы с сестрой давно разъехались, и вот я получил телеграмму о том, что она серьезно заболела. Я прибыл быстро, как только мог, и застал ее в очень тяжелом состоянии. Но не это удивило меня — ее энергоцепи были варварски смяты и порваны каким-то мерзавцем, знакомым с наведением порчи. Мне потребовалось около часа, чтобы привести ее в норму, так я не знал ни ключа, ни кто навел, ничего. Затем я осторожно расспросил ее родственников и выяснил, что последнее время за ней ухлестывал один «страшно неприятный тип», получивший у нее отставку. Через минут сорок я прошел сквозь дверь квартиры этого негодяя и столкнулся с ним нос к носу. Небритая морда, испитое лицо, грязная майка… Он сразу понял по моим глазам, кто я и зачем пришел, и кинулся бежать. Может быть, он хотел прыгнуть вниз с третьего этажа, не знаю. Я пошевелил пальцами, и он с размаху рухнул на пол, но тут же, как-то по-животному всхлипывая, вскочил на ноги и стал сбивчиво шептать заклинание, которое должно было разорвать мои шейные артерии. Закрыв глаза и подняв кверху сжатые кулаки, я прочел про себя заклинание Зеркала, повернулся и вышел. Когда я уходил, он уже вовсю харкал кровью. Не думаю, чтобы он выжил — подлец получил то, чего желал мне. Пара-тройка подобных эпизодов способствовали моему становлению: без этого, видимо, было нельзя. Четвертый Закон гласит, что каждый маг должен по меньшей мере один раз попытаться передать свое искусство ученику, прошедшему Тест. Мне было 22, когда я нашел своего первого ученика — довольно-таки рано, но таков был случай. Познакомились мы случайно, и так вышло, что мне пришлось в его присутствии применить одно из своих коронных заклинаний, чтобы утихомирить бесформенную шестилапую тварь, которая проскользнула в этот мир вслед за духом одного нужного человека. Увиденное надолго врезалось ему в память, и он накрепко прикипел ко мне. Паренька звали Кешка, и было ему пятнадцать лет и столько же зим… и весен. Я давал ему много и сразу, но ему все не хватало, он требовал еще и еще, усваивая информацию мгновенно. На то, на что в свое время я тратил месяц, ему хватало неполной недели. Он был привязан ко мне — это была та хрупкая и искренняя привязанность, которой нельзя добиться ни одним средним заклинанием. И здесь я промахнулся — я тоже привязался к нему. Обучение увлекло меня, сам процесс нравился мне все больше и больше. Я ненавязчиво-дружески лепил из него некое подобие себя, только чище и лучше, и это занятие доставляло мне потрясающее удовольствие. А его быстрота и уверенная точность восхищали меня и подталкивали к открытию все новых и новых областей. Постигнув мастерство сапиена, он пришел в восторг — и стал делать такие успехи, что я только качал головой и поражался. За какую-то неделю он постиг Семьдесят Два Превращения — и мне пришлось даже силком, «за шиворот» вытряхивать его из тех образов, которые он принимал. Кешка всегда как-то наивно относился к угрожавшим ему опасностям. Например, разгуливал в облике собаки по получасу и больше, его сильно занимали специфические ощущения. Но любой мало-мальски грамотный маг, если он конечно не самоубийца, не остается в таком виде дольше 1–5 минут, так как уже где-то через час происходят необратимые изменения структуры сознания под мозг собаки или другого существа, в чь ем виде ты находишься. Это в общем случае, а вообще тренировкой можно добиться многого. Тем не менее приходилось частенько его осаживать. Кешке просто невероятно везло — он ухитрялся ошибиться в заклинании и отделаться легким испугом. Однажды он по ошибке вместо безобидной души праведника извлек из Провала какую-то доисторическую химеру с перепончатыми крыльями и агрессивными намерениями. Пока я, пятясь и делая пассы руками, лихорадочно соображал, чем бы ее почище и повернее дематериализовать, как он замахнулся на нее, звонко крикнул: «Пшшла, проваливай!», и она то ли с перепугу, то ли с чего хлопнула своими крылищами и скрылась в Провале, который я тут же поспешил закрыть. Затем меня разобрал истерический смех от испуга — не за себя, за себя я давно перестал бояться, а за этого пацана с закушенной нижней губой и прямой челкой на левом глазу, в которого я слишком много вложил, чтобы вот так потерять… Как я уже сказал, в сапиене он оказался не менее способным учеником, чем в Дыхании или Неологике, но, пожалуй, он слишком увлекался боем ради боя. В приемах он ценил красоту больше, чем краткость и практичность. Ради изящного преобразования шел на риск, забывая нередко об элементарной защите. Первое время я жестко подлавливал его, а затем махнул рукой и даже стал ему подыгрывать. У парня свой стиль, думал я, зачем ему что-то навязывать. Как говорится, de gustibus non est disputandum, abeunt studia in mores… И когда он нападал слишком выурным способом, я включался в сшибку, пытаясь переиграть его в его манере, хотя где-нибудь в настоящей разборке просто жестко перебил бы противника более коротким и практичным заклинанием. Наши стили здорово различались — как дубина и шпага. Шпага — это хорошо, это благородно и красиво, но дубина ей-богу практичнее. Это-то я и пытался втолковать ему, но безуспешно. Чем бы он ни занимался, какую бы серьезную вещь ни читал, в нем постоянно проглядывала этакая шаловливая детскость, и это не на шутку меня беспокоило. Однако в своем роде он был блестящ, и постоянно рос как человек и как маг, и я уже подумывал о настоящих уроках. В свой шестнадцатый день рождения Иннокентий был особенно в ударе и даже пару раз серьезно достал меня, так что мне пришлось работать почти в полную силу, чтобы как обычно повязать его по рукам и ногам связывающим заклинанием, а затем с улыбкой отпустить. …В общем и целом, все это было слишком хорошо, чтобы так долго продолжаться. Однажды я почувствовал, что Кешке очень, очень плохо, но где именно, не мог понять, будто кто-то мешал мне. Я через пару минут он отчаянно забарабанил в мою дверь, даже видимо не имея сил пройти сквозь нее. Я втащил его внутрь и поразился его виду — вся левая половина лица сплошной кровоподтек, энергоцепи в правой половине груди заткнуты какой-то дрянью, множество мелких кровоизлияний по всему телу… Он даже не мог говорить, пришлось мне пару раз провести ему по шее и груди руками, чтобы снять с него всю эту пакость. И тогда он начал шептать: «У кино… двое сразу… не успеваю закрываться, Зеркало не действует…». Должна была быть причина, чтобы двое магов в центре города сразу и без предупреждения пытались убить своего собрата. Через некоторое время я все выяснил. Может быть, это я виноват — не вбил в его голову как следует Законы, особенно Третий. Да, это mea culpa, mea maxima culpa. Dura lex, sed lex. Бедолага Кешка на своем выпускном вечере развлекал своих сотоварищей фокусами, не имеющими ничего общего с ловкостью рук. Прямое нарушение Третьего Закона — наказание смерть, и ничего здесь нельзя поделать. Рассудком я это понимал, но все мое существо противилось мысли о гибели любимого ученика. А Кешка стоял рядом, ждал моей помощи, надеялся на меня. Ну что я мог сделать? Отругать его, наказать — какой это имело смысл сейчас, да и он уже сам понял, что натворил. Трансгрессировать его? Найдут, это лишь вопрос некоторого времени. К тому же времени-то как раз у меня и не было. Где-то рядом, хотя и неясно, я почувствовал тех двоих, и еще что-то, но выяснять уже не было времени. Стало понятно, что сшибки уже, по всей вероятности, не избежать. Я сказал: «Иди в комнату, запрись и… дайхард». Он кивнул, как-то неловко повернулся и скрылся. Тут у меня улетучились все сомнения, и я со злобной уверенностью шагнул через дверь к тем двоим. «Какого Хаффа вам здесь надо?» — резко начал было я говорить, но понял, что зря теряю время. Глаза у них были стеклянные… слишком стеклянные, даже для магов. «Матрикаты» — с отвращением понял я, и сразу стало ясно, что просить, умолять, пытаться что-то объяснить — бесполезно. (Продолжение следует).

И тут один из них начал говорить голосом сломанного динамика: — Нас послал Круг. Твой ученик нарушил Закон. Он должен умереть. — Может быть, но чего вам надо здесь? Они переглянулись, а потом тот, что пониже, промолвил: — Скажи нам его подлинное имя. — Спроси у Невидимого, — зло оскалился я, — и проваливайте отсюда, пока я не вышиб вам из черепов Кристаллы Сегоя, или что у вас там. Матрикаты заботятся о себе, но инстинкт самосохранения у них развит слабо. Поэтому угроза не произвела на них сильного впечатления. К тому же по лестнице рядом стала подниматься старушка, божий одуванчик. Нас это не беспокоило, поскольку разговор велся бессветно и беззвучно, и для стороннего наблюдателя лестничная площадка была совершенно пуста. Тогда опять заговорил длинный: — Ты чист перед Законом. Не запятнай себя. Ты нам не нужен, уходи. Мы знаем, что отступник здесь. Коротышка с ухмылкой добавил: — Вот-вот, сходи погуляй пока, а мы поработаем. — Вон!!! — страшно заорал я и выбросил вперед левую руку. Стало ясно, что никакие это не матрикаты, а кое-что похуже, ведь у матрикатов нет чувства юмора. Черная Ладонь действует безотказно, и коротышку тут же смяло в лепешку, но я не уверен, что он от этого сильно пострадал. Зато меня неожиданно крепко ударило справа, хороший удар всегда неожиданный. Стукаясь головой о стенку, я заметил, что руки у бабуси сложены в Двойной Крест Альзура, и еле избежал повторного тычка, который бы уложил меня так же верно, как… впрочем, неважно. Длинный наступал, делая что-то такое хитрое своими руками, которых у него оказалось почему-то четыре, кто-то еще там гремел по лестнице, но я не сдавался. Раз — и вокруг возникло с полдюжины моих фантомов, бормочущих, размахивающих руками и создающих полный хаос. Два — и «бабуся», завизжав нехорошим голосом, покатилась вниз по лестнице, изменяясь прямо на глазах в довольно симпатичную девушку, и тут меня достал длинный. Нет слов, здорово врезал, но я уже перешел ту грань, за которой человек превращается в молниеносную убивающую машину, по вспышке в каждой руке. Злость и страх удесятерили мои силы, я чувствовал себя в превосходной форме. Длинный с видимым усилием создал по бокам себя два своих мутных полупрозрачных изображения, которые никак не могли, конечно, меня обмануть. Три — я вспомнил один Кешкин прием, перекувырнулся на руках и обеими ногами въехал длинному в то место, где по идее у него должен был находиться кристалл. Он на какое-то время вырубился, а я с колена полоснул Изломом по двум мордам, идущим снизу, но не попал. Тогда перелетел через перила и, работая как всеми четырьмя конечностями, так и словами, уложил еще троих, а затем двумя скачками вернулся к двери и застыл в напряженном ожидании, выставив вперед обе руки с растопыренными пальцами. Девушка куда-то исчезла, длинный корчился и стонал, а коротышка вообще не подавал признаков жизни. Снизу тоже не доносилось ни звука, и я даже начал думать, что вроде пронесло, и даже поднес руку к лицу, чтобы вытереть кровь. И тут меня ударило сзади со страшной силой, как локомотивом. Маг, наносивший этот удар, явно привык быть только один раз. Видимо, он прошел сквозь толстую стену у меня за спиной. Но я не мог в тот момент думать об этом — я лежал навзничь на грязном холодном полу, находясь на грани потери сознания. Все вокруг плыло в красном тумане, внутри стоял звон и треск. На миг мне даже показалось, что я снова в Мире Снов, но наваждение схлынуло, а его место заняла боль во всем теле и особенно в голове.

Я даже не мог собраться с мыслями, чтобы осмотреться не открывая глаз или джантировать. Ignavia est jacere, dum possis surgere, и тогда я, одновременно оборачиваясь, попытался подняться и даже поднял голову, но тут меня, видимо, снова ударили, так как все вокруг мигнуло и погасло, а я временно перестал видеть, слышать и даже думать. …Как я потом узнал, Кешка действительно умер достойно, как и полагается порядочному ученику. Он наложил заклятия на все стены, двери и окна, и те ребята долго не могли войти. Затем он догадался надеть мой амулет, лежащий на своем обычном месте, что продлило ему жизнь на пару минут. В итоге он забрал одного из них с собой в Мир Безымянных, прежде чем его самого отправили туда. Я могу гордиться им… Эта история сильно подействовала на меня. С полгода я вообще был сам не свой, пытался зачем-то найти своего учителя, пока не узнал, что он трагически погиб, попытавшись произнести заклинание, текст которого был составлен им самим. Вечная память. Что касается меня, то для меня, кроме душевного потрясения, эта история не имела никаких последствий. В Круге мое поведение, видимо, оправдали состоянием аффекта, горячностью молодости, и пожелание о моей дезинтеграции не было высказано. Круг не использовал свое jue vitae neсisque… Даже, заботясь о моем душевном равновесии, предложили мне нового ученика. Конечно, они сделали это не из сострадания, а по чисто практическим соображениям — лучше будет, если я займусь делом, а не буду наливаться депрессией и вынашивать нехорошие замыслы. Вероятно, они ожидали, что я откажусь, но я не доставил им такого удовольствия. Учил какого-то парня в деревне, даже не поинтересовавшись его именем. Меня раздражала его медлительность, непонятливость, хотя он, наверное, был не хуже других, просто после Кешки мне любой показался бы хуже него. За месяц отбарабанил ему самое необходимое и сделал ручкой. Не уверен, что он понял хотя бы половину из того, что я ему говорил, но я как-то равнодушно отнесся к этому. Я усвоил еще один урок — никого не любить, и тогда не будет больно, потому что нечего будет терять. И усвоил хорошо. Теперь я могу обучить еще одного — всего допускается три попытки, но я вряд ли уже возьмусь за это. У меня нет к этому ни желания, ни душевной потребности. Пожалуй, стоит кое-что сказать о политико-иерархической структуре Братства. Как таковой, нет никакой четкой системы, руководства или любого другого атрибута всякой организации. Есть Круг, в который входят 17 лучших магов планеты, который в любой момент может связаться с любым из нас. Круг не имеет четких функций или обязательств. Он следит, например, за выполнением Законов, о любом нарушении которых ему сразу же становится известно. Тут же высказывается пожелание всем магам, находящимся ближе всего к отступнику, принять меры к его дезинтеграции, то бишь убиению и уничтожению тела. Что с успехом и делается. Создаются импровизированные команды, обычно человек –0, и приводят приговор в исполнение. Скопом, чтобы было надежнее, а то иногда среди отступников попадаются довольно шустрые типы, вроде меня. В особо трудных случаях, чтобы зря не терять людей, прибегают к помощи специалистов по прикладному аспекту, иногда настоящих корифеев своего дела. Мне довелось встречаться с такими командами и даже однажды стажироваться в одной. Там я понял, насколько мало, в сущности, я знаю о сапиене — у всех хороших мастеров всегда бывает момент, когда они внезапно осознают, что все, чем они владеют, весьма незначительно по сравнению с тем, что может создать и предложить природа. Голова команды, японец Хирогуши, маленький спокойный человечек, прямо-таки излучал мягкую доброту и миролюбие, казался таким безобидным. Но вся команда умирала со смеху, наблюдая, как я пытаюсь его достать. Он мягко, в зародыше, гасил любое агрессивное действие. Вокруг него будто пружинило упругое облако — когда пытаешься напасть, тебя раскручивает и выбрасывает, не причиняя вреда, и желание атаковать сразу пропадает. Но такой стиль скорее исключение, большинство бдителей (так называют профессиональных исполнителей) предпочитают быстрый жестокий стиль опережающего удара. У этих ребят не так уж и много работы, к их помощи прибегают не чаще четырех-пяти раз в году. Они не получают никакого вознаграждения, им просто нельзя дать ничего такого, чего они сами не могли бы взять. Бдители работают чисто из любви к своему ремеслу, и я не хотел бы встречаться с ними в сапиене, хотя и многому научился на той «стажировке». Меня научили драться по-новому — жестче, реальнее, подлее, но эффективнее. Подлых, но полезных приемов оказалось не меньше, чем правильных и открытых. Короче, я научился бить из-за угла. Там же я познакомился с красивой темноволосой девушкой, и мне, подмигивая, сказали, что я должен хорошенько ее помнить, такое-де не забывается. Я перебрал свою память, но не мог сам вспомнить ее, хотя тоже что-то неуловимо напоминало мне, что мы где-то уже пересекались. «Это она тогда вырубила тебя, когда ты защищал своего щенк… ученика» — охотно объяснили мне. — «Можешь поздравить ее, это было ее первое настоящее дело». Моя злость за тот день уже почти прошла, Закон есть Закон, но я все равно не мог находиться рядом с той, что убила Кешку, и скоро покинул гостеприимных бдителей. Круг выполняет еще одну миссию — он держит на себе экоб